Сайт учителя истории и обществознания
Киселевой Елены Васильевны
Предметы быта, как часть жизни человека, прочно поселились в устном народном творчестве и художественной литературе. Оттого эти произведения становятся правдивее, ярче, сочнее.
На этой странице вы впервые прочтёте или вспомните пословицы и поговорки, загадки, литературные произведения, в которых упоминаются простые вещи, бытовавшие в прошлом.
В ХАТЕ. С.Есенин
Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.
Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки попелиц,
А на лавке за солонкою -
Шелуха сырых яиц.
Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко,
Старый кот к махотке крадется
На парное молоко.
Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи.
А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.
Ф.Абрамов "Деревянные кони"
Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину — на нее, бывало, заезжали на паре, — да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.
И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена...
...С поветью меня познакомил Максим в первый же день (я сперва хотел спать на сеновале), и, помню, я просто ахнул, когда увидел то, что там было. Целый крестьянский музей!
Рогатое мотовило, кроена — домашний ткацкий станок, веретенница, расписные прялки-мезехи (с Мезени), трепала, всевозможные коробья и корзины, плетенные из сосновой драни, из бересты и корня, берестяные хлебницы, туеса, деревянные некрашеные чашки, с какими раньше ездили в лес и на дальние сенокосы, светильник для лучины, солонки-уточки и еще много-много всякой другой посуды, утвари и орудий труда, сваленных в одну кучу, как ненужный хлам.
— Надо бы выбросить все это барахло, — сказал Максим, словно бы оправдываясь передо мной, — ни к чему теперь. Да как-то рука не поднимается — мои родители кормились от этого…
С тех пор я редкий день не заглядывал на поветь. И не потому, что вся эта отжившая старина была для меня внове, — я сам вышел из этого деревянного и берестяного царства. Внове для меня была красота точеного дерева и бересты. Вот что не замечал я раньше.
Всю жизнь моя мать не выпускала из своих рук березового трепала, того самого трепала, которым обрабатывают лен, но разве я замечал когда-либо, что оно само льняного цвета — такое же нежное, лениво-матовое, с серебристым отливом? А хлебница берестяная. Мне ли бы не запомнить ее золотистого сияния? Ведь она, бывало, каждый раз, как долгожданное солнце, опускалась на наш стол. А я только и запомнил, что да когда в ней было.
И так все, — что бы я ни взял, на что бы ни взглянули старый заржавелый серп с отполированным до блеска цевьем, и мягкая, будто медвяная, чашка, выточенная из крепкого березового свала, — все раскрывало мне особый мир красоты. Красоты, по-русски неброской, даже застенчивой, сделанной топором и ножом.
Но сегодня, после того как я познакомился со старой хозяйкой этого дома, я сделал для себя еще одно открытие.
Сегодня я вдруг понял, что не только топор да нож мастера этой красоты. Главную-то обточку и шлифовку все эти трепала, серпы, пестери, соха (да, была тут и Андреевна, допотопной раскорякой стоявшая в темном углу) прошли в поле и на пожне. Крестьянские мозоли обкатывали и полировали их.
В.Распутин "Прощание с Матерой"
Не спрашивая у Настасьи, Дарья взяла ее стакан, плеснула в него из заварника и подставила под самовар - большой, купеческий, старой работы, красно отливающий чистой медью, с затейливым решетчатым низом, в котором взблескивали угли, на красиво изогнутых осадистых ножках. Из крана ударила тугая и ровная, без разбрызгов, струя - кипятку, стало быть, еще вдосталь, - и потревоженный самовар тоненько засопел. Потом Дарья налила Симе и добавила себе - отдышавшись, приготовившись, утерев выступивший пот, пошли по новому кругу, закланялись, покряхтывая, дуя в блюдца, осторожно прихлебывая вытянутыми губами.
...Попили чаю: Настасья в последний раз согрела самовар. Но чай вышел скорый, без удовольствия, потому что торопились, рассиживаться было некогда. Настасья вылила остатки кипятку, вытряхнула угли и поставила приготовленный в дорогу самовар на пол возле двери, поближе к выходу. Егор выкатил из-под навеса тележку; взялись за сундук, потужились, попыжились и оставили - не поднять. Дед Егор, растерянный и обозленный - тут ладно, тут кто-нибудь поможет, а что там с ним делать? - в сердцах приказал освободить стол, хотя поначалу собирался везти его в последнюю очередь. Кроме стола, из обстановки брали с собой еще разборную железную кровать с панцирной сеткой, две табуретки и посудный шкафчик. Курятник, лавки, топчан, еще один стол, русская печка, подполье, двери оставались. Много чего оставалось в амбарах, во дворе, в завозне, погребе, стайках, на сеновале, в сенях, на полатях - и все такое, что перешло еще от отцов и дедов, что позарез нужно было каждую минуту здесь и что там сразу оказывалось без надобности. Ухваты, сковородник, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А еще: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырех топоров брали только один), точило, железная печка, тележка, санки... А еще: капканы, петли, плетеные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи спасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это, что сердце казнить! И никому не продать, не отдашь, у всякого та же беда: куда девать свое? Бросать жалко, а в новые хоромы со старым скарбом не влезешь, да и без надобности он там. Настасья за все хваталась, все тащила и багажную кучу...
Н. Гоголь "Старосветские помещики"
Комнаты домика, в котором жили наши старички, были маленькие, низенькие, какие обыкновенно встречаются у старосветских людей. В каждой комнате была огромная печь, занимавшая почти третью часть ее. Комнатки эти
были ужасно теплы, потому что и Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна очень любили теплоту. Топки их были все проведены в сени, всегда почти до самого потолка наполненные соломою, которую обыкновенно употребляют в Малороссии вместо дров. Треск этой горящей соломы и освещение делают сени чрезвычайно приятными в зимний вечер, когда пылкая молодежь, прозябнувши от
преследования за какой-нибудь смуглянкой, вбегает в них, похлопывая в ладоши.
Л.Н.Толстой "Хаджи-Мурат"
В тот самый день, когда Петруха Авдеев кончался в Воздвиженском госпитале, его старик отец, жена брата, за которого он пошел в солдаты, и дочь старшего брата, девка-невеста, молотили овес на морозном току. Накануне выпал глубокий снег, и к утру сильно заморозило. Старик проснулся еще с третьими петухами и, увидав в замерзшем окне яркий свет месяца, слез с печи, обулся, надел шубу, шапку и пошел на гумно. Проработав там часа два, старик вернулся в избу и разбудил сына и баб. Когда бабы и девка пришли на гумно, ток был расчищен, деревянная лопата стояла воткнутой в белый сыпучий снег и рядом с нею метла прутьями вверх, и овсяные снопы были разостланы в два ряда, волоть с волотью, длинной веревкой по чистому току. Разобрали цепы и стали молотить, равномерно ладя тремя ударами. Старик крепко бил тяжелым цепом, разбивая солому, девка ровным ударом била сверху, сноха отворачивала.Месяц зашел, и начинало светать; и уже кончали веревку, когда старший сын, Аким, в полушубке и шапке вышел к работающим.
...Сын молча взял цеп, и работа пошла в четыре цепа: трап, та-па-тап, трап, та-па-тап... Трап! — ударял после трех раз тяжелый цеп старика.
...По протоптанной из двора тропинке, скрипя по снегу новыми лаптями на туго обвязанных шерстяных онучах, подошла старуха. Мужики сгребали навеяное зерно в ворох, бабы и девка заметали.
В.А.Смирнов "Открытие мира"
Из‑за переборки, от зыбки, в которой спит годовалый братик Ванятка, протянута к окну веревка с петлей на конце. Заворочается, захнычет во сне братик — Шурка ловит застывшей ногой петлю и дергает что есть мочи веревку.
— Дрыхни… оглашенный!
Скрипит очеп — березовая жердь, просунутая в железное кольцо, накрепко ввинченное в матицу; ныряет зыбка, ударяясь о переборку. Давит и жалит гадюка — петля босую сизую ногу.
...Скоро в избе совсем стемнеет. Надо ложиться спать, потому что керосину в лампе — на донышке. А спать, как назло, не хочется.
Вечер мог быть длинным и завлекательным, если бы мамка согрела самовар. Желтопузый, словно поп в ризе, он тускло блестит на полице. Но чай пить не с чем. Сахар весь вышел, а батя не прислал еще денежек из Питера. И сам не едет. Все это очень и очень грустно.
Я.Смеляков
Раскрашена розовым прялка,
Дощечка сухая темна.
Стучит деревянная прялка.
Старуха сидит у окна.
Бегут, утончаясь от бега,
В руке осторожно гудя,
За белою ниткою снега
Весенняя нитка дождя.
С неженскою гордой любовью
Она не устала сучить
И нитку, намокшую кровью,
И красного знамени нить.
Декабрь сменяется маем,
Цветы окружают жилье,
Идут наши дни, не смолкая,
Сквозь темные пальцы ее.
Суровы глаза голубые,
Сияние молний в избе.
И ветры огромной России
Скорбят и ликуют в трубе.
"Бирюк". И.С.Тургенев
Изба лесника состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста. Девочка погасила фонарь, присела на крошечную скамейку и начала правой рукой качать люльку, лоном поправлять лучину. Я посмотрел кругом —сердце во мне заныло: не весело войти ночью в мужицкую избу.
"Тихий Дон". М.А.Шолохов
Ильинична хотела еще что-то сказать, но Аксинья молча повернулась, подошла к ведрам, рывком подняла на плечи коромысло и, расплескивая воду, быстро пошла по стежке.
…
Григорий держал напиравшего на него коня под уздцы, Аксинья, угнув голову, крючком коромысла цепляла ведерную дужку, никак не могла зацепить.
…
Аксинья с подмостей ловко зачерпнула на коромысле ведро воды и, зажимая промеж колен надутую ветром юбку, глянула на Григория.
…
Она поставила на песок ведра и, цепляя дужку зубцом коромысла, увидела на песке след, оставленный остроносым Гришкиным чириком.
…
Присела на корточки и прикрыла ладонью след, потом вскинула на плечи коромысло и, улыбаясь на себя, заспешила домой.
…
Она торопливо подошла к крыльцу, хотела повесить коромысло, но дрогнувшие руки отказались служить, — коромысло покатилось по порожкам.
…
Аксинья зачерпнула другое ведро; перекинув через плечо коромысло, легкой раскачкой пошла на гору.
Воспоминания. Ф.Г.Солнцев
Наступил памятный 1812 год. Началась Отечественная война с Наполеоном. Хорошо помню: в эту тяжёлую годину набор в армию был особенно большой. В селе остались только женщины, старики да дети. Все, особенно женщины, держали наготове палки, ухваты и прочее, намереваясь с этим оружием встретить неприятеля. Но французы до нашего села не дошли. Только приезжала к нам русская конница.
Пословицы и поговорки
-
Безмену пест не замена.
-
Смирен топор, да веретено бодливо.
-
Красна горница углами, а изба пирогами.
-
По жильцу квартира, по горшку и покрышка.
-
Не гребень голову чешет, а время.
-
Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
-
Грызет орехи, а в зипуне прорехи.
-
Голова с короб, а ум с орех.
-
Бабий ум - бабье коромысло: и красиво и зарубисто и на оба конца.
-
Артельный котел гуще кипит.
-
До часу и кувшин по воду ходит.
-
Лапти плесть - однова в день есть.
-
Тугой лук - коромыслице, калены стрелы - веретеньеце.
-
Лыком не привяжешь, так после и гвоздем не прибьешь.
-
Плетью обуха не перебьешь.
-
На навозе и оглобля растет.
-
На чужую кашу надейся, а своя бы в печи была.
-
В большом углу сами живем, а печь и полати внаем отдали.
-
Две рубахи мокнут в ушате, да двое порток сохнут на ухвате.
-
Семь топоров вместе лежат, а две прялки врознь.
-
Живётся не в сито, ни в решето.
-
Держись крепче за рогаль - соха прокормит.
-
Была б мука да сито, и сама я б была сыта.
-
Богу молись, крепись да за соху держись.
-
Готовь сани летом, а телегу зимой.
-
Угодило зёрнышко промеж двух жерновов.
-
Жернова сами не едят, а людей кормят.
-
Добрый жернов все смелет.
-
Mужской ум, что коромысло: и косо, и криво, и на два конца.
-
Ремесло не коромысло, плеч не оттянет.
-
Не шагай через коромысло, корча потянет.
-
Поднял весь дом коромыслом.
-
Пыль столбом, дым коромыслом — не то от тоски, не то от пляски!
-
У ленивой пряхи и про себя нет рубахи.
-
Какова пряха, такова на ней и рубаха.
-
Прялка не Бог, а рубаху даёт.
-
Пряха не волк — в лес не убежит.
-
Не напрядешь зимою, нечего будет ткать летом.
-
Этакой пест, да и тот хлеб ест.
-
От него ни крестом, ни пестом не отделаешься.
-
Свинья не боится креста, а боится песта.
-
От беса крестом, а от свиньи пестом.
-
Глупая баба и песту молится.
-
Не ленись прясть, хорошо оденешься.
-
Сижу у печи да слушаю людские речи.
-
Как ни мечи, а лучше на печи.
-
Иного хлебом не корми, только с печи не гони.
-
У холодной печи не согреешься.
-
Что есть в печи, все на стол мечи.
-
Мала печка, да тепленька.
-
Добра та речь, что в избе есть печь.
-
В ложке Волгу не переедешь.
-
Я бы его в ложке утопил!
-
Коровушка с кошку, надоила с ложку.
-
Вымыла ложки да вылила во щи.
-
Богатого мужика ложка ковшом, убогого - ложка веселком.
-
Нечего хлебать, дак дай хоть ложку полизать.
-
Наш Мирошка ест и без ложки.
-
Без ложки и добрый едок станет.
-
Ложка-то узка, таскает по три куска, надо ее развести, чтобы таскала по шести.
-
Дорога ложка к обеду, а там хоть под лавку.
-
Ложка в бане не посуда, девка бабе не подруга.
-
Запасливый гость без ложки не ходит.
-
Руки за ложкой не протянешь, так не придет сама.
-
Один с сошкой, а семеро с ложкой.
ЗАГАДКИ
Борона
В поле едет на спине, а по полю на ногах.
Зубов с полста, а безо рта, две пары гребней, а причешись-ка ей.
Веретено
Чем больше я верчусь, тем толще становлюсь.
Грабли
Двенадцать коней одним поводом веду.
Гребень
Зубастая щука идет через лес.
Жернова
Каменное море кругом вертится, белый заяц подле ложится, всему миру годится.
Лежит монах в крутых горах; выйдет наружу, кормит верных и неверных.
Один говорит — побежим, другой говорит — полежим, третий говорит — покачаемся.
Бык бурчит, старик стучит; бык побежит, пена повалит.
Два брата бранятся — не наспорятся, друг с другом дерутся — не разойдутся.
Игла
Всех на свете обшивает, что сошьет, не надевает.
Хвост тащу, сама иду, петли рядышком кладу.
Прошагала раз полста, оглянулась – нет хвоста.
Я одноглазая старуха, я прыгаю по полотну,
И нитку длинную из уха, как паутину, я тяну.
Коромысло с вёдрами
Три братца пошли на речку купаться.
Два купаются, третий на берегу валяется.
Искупались, вышли, на третьем повисли.
Коса
Блестит, сверкает, по полю гуляет, все цветы срезает.
Кочерга
Черный конь прыгает в огонь.
Молоток
Сам худ, а голова с пуд.
Пила
Ела, ела дуб, дуб, поломала зуб, зуб.
Железная сестрица зубаста и остра:
Ее и клен боится, и липа, и сосна…
И даже дуб боится попасть на зуб сестрице.
Самовар
Четыре ноги, два уха,
Один нос да брюхо.
Серп
Маленький, горбатенький, все поле обскакал.
Стол
Ножек четыре, шляпка одна,
Нужен, коль станет обедать семья.
Четыре братца под одной крышей живут, одним поясом подпоясаны.
Топор
Кланяется, кланяется, придет домой – растянется.
Замечательный дружище: деревянная ручища,
Да железный обушок, да каменный гребешок.
Он у плотника в почете, каждый день с ним на работе.
Утюг
Идет пароход — то взад, то вперед,
А за ним такая гладь — ни морщинки не видать.
Николай Клюев
Запечных потемок чурается день,
Они сторожат наговорный кистень,-
Зарыл его прадед-повольник в углу,
Приставя дозором монашенку-мглу.
И теплится сказка. Избе лет за двести,
А всё не дождется от витязя вести.
Монашка прядет паутины кудель,
Смежает зеницы небесная бель.
Изба засыпает. С узорной божницы
Взирают Микола и сестры Седмицы,
На матице ожила карлиц гурьба,
Топтыгин с козой - избяная резьба.
Глядь, в горенке стол самобранкой накрыт
На лавке разбойника дочка сидит,
На ней пятишовка, из гривен блесня,
Сама же понурей осеннего дня.
Ткачиха-метель напевает в окно:
"На саван повольнику ткися, рядно,
Лежит он в логу, окровавлен чекмень,
Не выведал ворог про чудо-кистень!"
Колотится сердце... Лесная изба
Глядится в столетья, темна, как судьба,
И пестун былин, разоспавшийся дед,
Спросонок бормочет про тутошний свет.
Николай Клюев "Рождество избы"
От кудрявых стружек тянет смолью,
Духовит, как улей, белый сруб.
Крепкогрудый плотник тешет колья,
На слова медлителен и скуп.
Тёпел паз, захватисты кокоры,
Крутолоб тесовый шоломок.
Будут рябью писаны подзоры,
И лудянкой выпестрен конёк.
По стене, как зернь, пройдут зарубки:
Сукрест, лапки, крапица, рядки,
Чтоб избе-молодке в красной щубке
Явь и сонь мерещились - легки.
Крепкогруд строитель-тайновидец,
Перед ним щепа как письмена:
Запоет резная пава с крылец,
Брызнет ярь с наличника окна.
И когда очёсками кудели
Над избой взлохматится дымок -
Сказ пойдет о красном древоделе
По лесам, на запад и восток.
К. Симонов
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,..
А.Кольцов "Ночлег чумаков"
Между возов огонь горит;
На тагане котел висит;
Чумак раздетый, бородатый,
Поджавшись на ногах, сидит
И кашу с салом кипятит.
С.Кирюхин "С коромыслом"
В деревне древней и седой
Водопровод - и тот немыслим.
Всё так же ходят с коромыслом
К колодцу бабы за водой.
Да и сама-то ты, страна,
Как с коромыслом на подъёме:
Двух вёдер истинным подобьем
Качнулись новь и старина.
Без нови счастья не сыскать
Ни в городе, ни в деревеньке.
Но как и в двадцать первом веке
Нам старины не расплескать ?
"Василиса Прекрасная". Сказка
Ранешенько проснулась Василиса, а Баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают. Вот мелькнул белый всадник - и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула - перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник - взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.
"Хорь и Калиныч". И.С.Тургенев
Калиныч не любил рассуждать и всему верил слепо; Хорь возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь. Он много видел, много знал, и от него я многому научился. Например, из его рассказов узнал я, что каждое лето, перед покосом, появляется в деревнях небольшая тележка особенного вида. В этой тележке сидит человек в кафтане и продает косы. На наличные деньги он берет рубль двадцать пять копеек — полтора рубля ассигнациями; в долг — три рубля и целковый. Все мужики, разумеется, берут у него в долг. Через две-три недели он появляется снова и требует денег. У мужика овес только что скошен, стало быть, заплатить есть чем; он идет с купцом в кабак и там уже расплачивается. Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их. Но более всего страдают бабы вот при каком случае. Поставщики материала на бумажные фабрики поручают закупку тряпья особенного рода людям, которые в иных уездах называются «орлами». Такой «орел» получает от купца рублей двести ассигнациями и отправляется на добычу. Но, в противность благородной птице, от которой он получил свое имя, он не нападает открыто и смело: напротив, «орел» прибегает к хитрости и лукавству. Он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах около деревни, а сам отправляется по задворьям да по задам, словно прохожий какой-нибудь или просто праздношатающийся. Бабы чутьем угадывают его приближенье и крадутся к нему навстречу. Второпях совершается торговая сделка. За несколько медных грошей баба отдает «орлу» не только всякую ненужную тряпицу, но часто даже мужнину рубаху и собственную паневу. В последнее время бабы нашли выгодным красть у самих себя и сбывать таким образом пеньку, в особенности «замашки», — важное распространение и усовершенствование промышленности «орлов»! Но зато мужики, в свою очередь, навострились и при малейшем подозрении, при одном отдаленном слухе о появлении «орла» быстро и живо приступают к исправительным и предохранительным мерам. И в самом деле, не обидно ли? Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, не в городе, — в город надо самим тащиться, — а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно когда он «усердствует»!